Именно над этим уже работала его мать.

– Представляй себе правление народами как игру, – объясняла она старшему сыну, желая сделать его достойным Цезаря. – Игра, где ты переставляешь пешки. Победить в ней можно только в том случае, если ты всегда идешь на шаг впереди противника.

По совсем не случайному совпадению матримониальные планы Царицы соответствовали военным планам Антония. Разрыв союза между мидийцами и парфянами, которые год назад совместными силами разбили его легионы, предоставлял императору возможность отомстить армянам. Для этого следовало сыграть в «перевернутый фронт»: получить поддержку мидийцев против царя Армении, пообещав отдать завоеванные земли молодому Александру, который обручится с Иотапой, дочерью царя Мидии; когда дети достигнут соответствующего для правления возраста, два царства станут одним. Если только к тому моменту не произойдет никаких резких перемен… В любом случае Артавазд больше не восстанет из ада, куда Антоний намеревался его повергнуть!

На протяжении нескольких месяцев дипломаты Клеопатры хлопотали об урегулировании отношений между Кавказом и Каспием. В Антиохии, куда Царица последовала за мужем, который как раз готовился к завоеванию Армении, она продолжила дипломатические встречи с послами Мидии, ведя переговоры на их языке.

Так, в один прекрасный день маленькие жители Синего дворца увидели, как с корабля сошла их новая подруга, девочка семи или восьми лет, более смуглая, чем Селена. С чисто азиатской грацией она пала ниц перед Цезарионом, в отсутствие правителей прибывшим встречать ее в Царском порту. Ее отвезли на окраину мыса Локиас, где на террасах, крытых шелковыми тентами и балдахинами, она познакомилась с остальными египетскими принцами. По этому случаю у всех на головах были белые льняные диадемы с длинными лентами.

Вопреки обыкновению, Александр выглядел почти напуганным, но снова обрел уверенность, когда переводчик от имени его будущей невесты, не знающей ни слова по-гречески, сообщил, что кожа у него цвета пшеницы, волосы как мед, и если все подытожить, то получается, что он очень… «красивый». Селена даже не моргнула. Рядом с ней не находил себе места Филадельф. Недавно переболевший ветряной оспой, с покрытым корочками лицом и насупленным видом раба, которого собираются перепродать на невольничьем рынке, ребенок пытался сорвать мешающую ему диадему. Плохой знак, подумал Цезарион. К тому же мальчуган был левшой. Несмотря на предпринятые после его рождения меры – ему заворачивали пеленкой левую руку, – он все равно ею пользовался. Этот младшенький – просто ходячий предвестник несчастья! И даже вся эта бирюза, которой покрывали его с ног до головы, ничего не изменила!

Затем они принесли несколько пожертвований перед статуей седобородого бога Сераписа, выпили вина, после чего зажгли огонь перед мидийским драконом, бросив в пламя серу и маленькие сладкие пироги; по окончании этих формальностей от Иотапы отстранили всю ее экзотическую свиту. Посол, маг, переводчик, даже няня – все удалились. Девочка смотрела, как они уходят, не проронив ни слезинки. Мидийская няня рыдала и голосила так, что сыпались камни, но Иотапа, покинутая одна среди незнакомцев, даже языка которых не понимала, оставалась невозмутимой. Селена восхищалась спокойствием своей будущей сводной сестры:

– Она наверняка настоящая царица!

Ей было невдомек, что Иотапа, привезенная из гарема, в котором тридцать жен, не долго думая, убивали друг друга, давно переступила порог чувствительности. Она очень рано узнала, что жизнь – это не слащавая фарандола [72] .

Глава 11

Вскоре к принцам присоединился шестой ребенок. Он был прислан из Антиохии, куда совсем недавно прибыл из Рима через Афины и где в то время находилась Клеопатра с мужем. Его звали Антилл, ему было десять лет, и он приходился Марку Антонию старшим сыном, рожденным от первого брака с Фульвией.

Когда умерла его мать, он, вместе со своим младшим братом, был принят римской женой Антония, Октавией. Вот уже пять лет, как Октавия воспитывала двух этих мальчиков и своих собственных детей: троих от первого брака с покойным консулом Марцеллом и двух дочерей от Марка Антония, Приму и Антонию, сводных сестер египетских принцев. И, разумеется, ни те, ни другие никогда не слышали друг о друге… Семеро детей, старшей из которых, Марцелле, было одиннадцать лет, а младшему – полтора года, составляли счастливую семью, которую Октавия растила в своих владениях на Марсовом поле, новом римском квартале, а также в их дворце на Эсквилинском холме. Этот огромный дом, ранее принадлежавший Помпею Великому, Антоний во время гражданской войны конфисковал и благоустроил, чтобы провести там три года вместе с белокурой Октавией.

Несмотря на возрастающую потребность в своей египетской жене, император был признателен римской супруге за ее нежность и преданность, которыми она его одаривала, когда они еще делили ложе; именно поэтому у него не было ни малейшего намерения разводиться. К тому же она была ему просто необходима в Италии, где принимала его сторонников и последователей, содействовала их устремлениям, короче говоря, управляла кланом. Он часто ей писал. Письма были ласковыми и даже нежными. В глубине души он действительно ее любил. Впрочем, он вовсе не считал себя полигамным. По крайней мере не таким, как эти азиатские царьки, которых он презирал: в Риме у него была только одна законная жена, в Александрии – тоже только одна. И каждая, в своей части мира, старалась как можно лучше ему угодить.

Однако сейчас Марк впервые выразил разочарование в Октавии и взял воспитание Антилла на себя. Она оплошала. Нарушив политическую договоренность, согласно которой он должен был получить от ее брата двадцать тысяч солдат для расправы с Артаваздом и завоевания Афин, эта гордячка с согласия Октавиана прислала ему из Рима только две тысячи человек. Две тысячи! Да столько составляет его личная охрана! А почему бы и нет? От нее вполне можно было этого ожидать, ведь при ней состоят только ликтор [73] и три оруженосца! Да над кем она насмехается? Неужели она стала сообщницей брата? Этот мерзавец хвалился, что рассчитался с долгом, вернув десять процентов. Опять пустые слова! Это были пожилые, потрепанные легионеры, прибывшие с детьми и наложницами, – словом, пенсионеры! И она действительно полагала, что он встретит ее с распростертыми объятиями? И чтобы порадовать свою добрую жену за ее две тысячи жалких солдат, он отправит свою египтянку в Египет?

– Я в пути, любовь моя, и готова сопровождать тебя до Евфрата. Отправляю к тебе Антилла, которого ты так давно не видел…

Последовал немедленный ответ:

– Передай своему брату, что его две тысячи никуда не годятся, пусть он засунет их куда хочет! Забирай этих ничтожных с собой в Бриндизи и сама убирайся вместе с ними! Что касается Антилла, оставь его в Афинах, я за ним пришлю.

Нет, ну какая же идиотка! Клеопатра, по крайней мере, умела его поддержать – и войсками, и деньгами, и кораблями, и советами…

Теперь Антилл, в свою очередь, открыл для себя кипарисы Дафны и попил из святых источников. После Антиохии он прибыл в Александрию, и в его глазах еще стояли сокровища Оронта и чудеса войны.

– Поскольку у отца недостаточно римлян, чтобы выступить против Армении, – объяснял он своей новой семье, – он собрал войска в Македонии и Сирии: я видел сирийских трубачей, одетых в львиные шкуры…

– В качестве солдат сирийцы никчемны! Настоящие трусы! – сказал молодой Александр, рассерженный тем, что его отодвинули на второй план.

– Предрассудки, – отрезал Цезарион. – Каждое второе твое мнение, Александр, – предвзятое. Это губительно для царя, – степенно добавил он.

Антилл был симпатичен Цезариону. Конечно, этот стройный и светловолосый мальчик был похож на своего сводного брата Александра, и оба – на отца. Но Антилл никогда не станет соперником ребенку-фараону: он ни на что не мог претендовать. А благодаря возрасту, знаниям, раннему овладению двумя языками он стал для сына Цезаря желанным товарищем. И Царица уже успела это оценить: из глубинки Сирии она прислала в учителя Антиллу Теодора, двоюродного брата Евфрония, который воспитывал ее старшего сына. Два мальчика, у которых было два учителя и три сводных брата, быстро стали приятелями: Цезарион учил Антилла глубокомысленности, а Антилл Цезариона – легкости.